Директор театра. Режиссер. Автор инсценировок. Переводчик, принесший на уральскую сцену великие сюжеты из англоязычной литературы. Продюсер, благодаря которому Свердловская драма успешно выступила нынче аж на Сахалине… В разные годы, в разных театральных проектах Алексей Бадаев вызывал интерес и желание разговора. И вдруг все сошлось. Его личный юбилей. Премьера в театре. Да еще с мощным будоражащим вопросом к зрителю.
Нам показалось: интереснее судьба конкретного человека, судьба ребенка в данном случае, которая была разрушена
— Алексей Феликсович, в премьере «Любой ценой…» театр явно против отца, который, борясь за честное имя сына, доводит борьбу до Парламента, бросает в нее всю семью. А я не уверена: с вами ли я? Ну, отступился бы отец… Но не наши ли вечные компромиссы и дают торжествовать несправедливости?
— И все же при голосовании две трети зрителей — на стороне театра. Понимаете: можно идти по жизни бескомпромиссно, но тогда нужно отдавать себе отчет: ты станешь одиночкой, изгоем в любом случае. А еще… Каждый волен распоряжаться собой, но абсолютно не вправе распоряжаться судьбами других. Я видел киноверсии пьесы «Сын Уинслоу» Рэттигана, был на спектакле в Англии…
— Но там не было такого обострения, чтобы режиссер выходил с вопросом к зрителям?
— Нет! Для англичан это пропагандистская история, связанная с торжеством их судебной системы, с победой суфражизма в те же годы. В отличие от драматической реальной истории, положенной в основу пьесы, драматург не «убивает» героя, сдвинул годы ближе к войне… Но мы отказались и от суфражизма, и от милитанток — боевого отряда суфражисток (кто сейчас это знает?). Нам показалось: интереснее судьба конкретного человека, судьба ребенка в данном случае, которая была разрушена. Что такое для подростка вырастать в атмосфере травли? Когда все тебя знают, узнают, пальцем показывают. В реальной истории герой даже покидает потом страну. Не от ненависти к Великобритании. Он тут же вернулся, когда началась война. Это был побег от атмосферы: настолько отец испортил для него всю жизнь вокруг. Вот тогда и возникает вопрос, как мне кажется, более русский.
— Прямо классика — русский психологический театр.
— Мы и хотели этого. Поэтому и зрители — на сцене, приближены к происходящему, чтобы каждое движение души было видно. И на «крупном плане» у Ронни Уинслоу (Кирилл Лозовой) такой испуг и унижение, что не сострадать невозможно. Суфражистки, милитантки — антураж времени, но есть беда юного человека…
Курсовую писал по интерпретациям «Гамлета»
— Вы так посвящены в британские реалии, что хочется спросить: учась на филолога, занимались английской литературой?
— Пытался заниматься английским театром, писал курсовую по интерпретациям «Гамлета» — но, похоже, на тот момент это интересно было только мне. И когда, через год после филфака, раздался звонок от ректора ЕГТИ Владимира Гавриловича Бабенко с предложением читать историю театра, я, не спрашивая ни о чем, согласился сразу. А предложили читать пять курсов — почти всю историю мирового театра (кроме античности)! Наверное, только в 22-23 года можно было согласиться на это. Сейчас бы отказался (смеется). Хотя с 1996 года в театральном институте продолжаю преподавать…
— Мало кто из директоров театра берет на себя и серьезное творчество. Ваши режиссерские постановки — «Ночь нежна», «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?»… Вы принесли в Свердловскую драму интеллектуальную литературу.
— Да ладно… Начал-то со спектакля «Только для женщин», абсолютно развлекательного, и он идет уже седьмой год — на аншлагах. У театра, считаю, две функции: развлекательная (никуда не денешься) и — задавать вопросы. Зритель должен выходить со спектакля с изменившимся настроением, послевкусием. Если на «Только для женщин» и «Тетушке Чарли» все смеются, поправили настроение — я тоже рад и счастлив. А в других спектаклях…
— А «в других», мне кажется, вы не склонны подсказывать зрителю правильные ответы?
— Если мы дали ответы, зритель вышел — и что? Забыл завтра же. Или даже сегодня. А если вопрос свербит, ты будешь о нем думать. После премьеры «Любой ценой…» знакомые (и незнакомые!) люди пишут и признаются: «Поссорились с женой — она проголосовала так, а я иначе. Кто все-таки прав?», «Спектакль не отпускает. У меня был похожий случай…». Значит, зацепили.
— Зацепили, это точно. То же самое со спектаклем «Магнит». Я знать-не знала омского поэта Кутилова…
— Я тоже! Узнал о нем от Тараса Михалевского, моего друга и друга театра, художника по свету, с которым уже 30 спектаклей здесь сделано. Он родом из Омска, с детства знал, кто такой Кутилов. Предложил сделать мюзикл. Сначала — просто абстрактная идея. А в пандемию возникло время на ее воплощение… В спектакль я не случайно вставил песню Высоцкого. Они ровесники. Люди одного времени. Один прожил 42 года, другой — 45. Высоцкого знала вся страна, Кутилова — почти никто.
Кстати, уже после нашего спектакля и Омск сделал постановку о поэте. Там вышел и документальный фильм про наш спектакль. А вчера я узнал: инициирована установка памятника Кутилову. Наконец-то. На родине! Такой резонанс. Вообще-то, я не сильно люблю современную российскую драматургию и ее персонажей. Не попадает она в меня. А тут оказалось: и современная, и музыкальная.
Современное? Надо, чтоб тебя зацепило
— Раз уж произнесли фразу про нелюбовь к современной драматургии, можете ответить: что, по-вашему, с ней не так? И чем тогда жить современному театру?
— Не знаю, как это коротко сказать. На индустриальных биеннале я всегда чувствовал себя идиотом, не понимая: ЧТО ЭТО? Однажды попробовал спросить. «Хочу понять смыслы». А мне ответили: забудь это слово; не нужно в современном искусстве искать смыслы… Ну, тогда это не для меня. Для театра важны смыслы. А современная драматургия пишет про маргиналов, которые все стремятся к свету, но живут по уши в сортире. Мне не интересно, что происходит с ними. Нас и на «Магните» один критик упрекнул: романтизировали, мол, поэта. Да нет же! В спектакле принципиально появляются дети, поют песню на стихи Кутилова. Он погиб, но его поэзию подхватило новое поколение. Он не исчез в памяти. Нам это было важно, а не показывать, как он напивался, в каком виде валялся в теплотрассе. Мы о поэзии говорим, о душе…
Что касается современных авторов, то у нас шли и Сигарев, и Васьковская, и Богаев, и Архипов, и Пулинович, и «Угонщицу» Еньшина поставили. Очень хочется сделать что-то современное и самому. Но надо, чтобы тебя зацепило. Чтоб было чем заражать актеров…
— Об актерах… Знаете, зрители с огромным уважением относятся к тому, что вы делаете для памяти Галины Николаевны Умпелевой. Из последнего — ваша книга о ней.
— Да у нее в жизни ничего не было, кроме театра. Но ведь так просто не подойдешь и не спросишь: а расскажите, как все было раньше. А когда она заболела, осталась одна, больше уже не приходила в театр — я осторожно спросил: можно ли заходить? «Да с удовольствием». «А можно ли диктофон?». «Да пожалуйста. Терпеть не могу, когда меня перевирают». И было пять встреч часа по два. «Прошлись» по ее спектаклям. Про что-то она не помнила. А где-то зажигалась, рассказывала — как строился тогда театр. Мне это было безумно интересно. Рад, что удалось что-то зафиксировать. Терпеть не могу мемориальные книжки «после»: сыграл это, сыграл то. Пустота. Основной плюс этой книги — она практически от первого лица. Я добавил кое-что, связанное с историей страны, времени, драматургии. Но в основном — прямая речь. Резкая. Жесткая. Галина Николаевна не любила сюсюкать… И это какой-то документ эпохи.
— В 2013 году на фестивале «Браво!» вам была вручена премия «За открытие новых граней театра». Добавила бы сегодня — «За творческий риск». Надо же — рискнуть внести в репертуар «Летят журавли», «А зори здесь тихие…» После киношедевров!
— А как можно «Служебный роман» ставить после Рязанова? Сделали. «Анну Каренину» поставили — и билеты раскуплены надолго вперед. Так и с «Полетом над гнездом кукушки» было. Я режиссеру говорю: как ты после великого фильма будешь ставить?.. Молодых ничего не держит. Тут правило одно: если тебя волнует то, что и предыдущих постановщиков, — это не надо брать. Зачем?! А если тебе открывается то, чего, как тебе кажется, раньше не было — тогда есть смысл…
P. S. Среди планов Свердловской драмы на 2024 год — премьера «Евгения Онегина», обменные гастроли с Краснодарским театром, Хабаровский край готов принять шесть наших спектаклей. Насколько все будет успешно? Алексей Бадаев считает: и в продюсерстве важна интуиция.
Ранее «Областная газета» писала о том, что театральная студия из Екатеринбурга стала лауреатом конкурса на лучшую постановку по пьесе Гульнары Искалиевой.
Опубликовано в № 274 (9789) от 2 декабря 2023 года.
