Еще на презентации новой постановки «Снегурочки» в январе было понятно: зрителям будет непросто. Так и оказалось. Иные из них, скорые на мгновенные оценки и исключительно собственную правоту, уже безапелляционно высказались в соцсетях: Снегурочка-то, мол, на сцене «Урал Оперы» чуть не неглиже. Отреагировали на внешнее, сознательно огрубили ситуацию и вот, пожалуйста: чуть не скандал. Думаю, правда, у тех, кто еще не видел премьеры, сработает закон обратной реакции. Ругают – значит, надо посмотреть, составить собственное мнение. И правильно.
О Снегурочке. Она совсем не неглиже. Но и не в русском сарафане, как поборники традиционной классики привыкли представлять ее в разных постановках (музыкальных и драматических). Белое – имитирующее изморозь, обтягивающее трико, конечно, весьма непривычно в русской сказке. Но зато в кои-то веки Снегурочка (Полина Кумылганова) благодаря даже «внешнему» выделилась из хоровода поселянок. Она ведь и впрямь не как они. Иная. Дочь Мороза и Весны-Красны. От Мороза – ледяно-скованные до поры до времени чувства. От Весны-Красны, – любопытство к миру берендеев, их песням, играм, страстям. Весна же априори пробуждает все в природе, в том числе и чувства. Поэтому, кстати, Весна (Надежда Бабинцева) тоже в обтягивающем, чувственном наряде. Правда, в отличие от девственно-белого облика Снегурочки, мать-Весна живописна, привлекательна. Сама испытала любовь, хочет, чтоб и дочь-Снегурочка ее познала, потому и отправляет ее в мир людей. Ей важно, чтобы дочь обрела жизненный опыт чувств…
Так что с непривычным обликом двух героинь, одинаково знаковых в ЭТОЙ постановке, все вроде бы понятно, объяснимо. Странно, что те, кого шокировала внешняя чувственность Снегурочки и Весны, не попеняли постановщикам за сценографию. Она ведь тоже непривычна. Не реалистичный заснеженный лес, не банальные избушки Берендеева царства. Таких вариантов в истории театра полно. Наверняка, они были и на сцене Екатеринбургского (Свердловского) оперного, ведь нынешняя постановка оперы Римского-Корсакова на Урале уже восьмая. Но нынче в сценографии «Снегурочки» все контрастно. И символично. В начале истории – почти пепелище в Берендеевом царстве. Черная безжизненная земля, безжизненные засохшие деревья. А дальше все полярно меняется почти до… наивной живописи. Черные остовы деревьев вдруг расцветают искусственными цветами. Берендеи на авансцене высаживают цветы, но и они не настоящие. Не напрягшиеся перед цветением (весна же!) бутоны, а – цветовая вакханалия разнообразных соцветий, которые рядом-то и быть не могут, не взрастут. Но тут – могут. Потому что искусственные. Берендеи просто втыкают их в землю, словно на каком-то представлении. Дальнейшее покажет: представление и есть…
Вполне понимаю современных оперных постановщиков. Работая с великой музыкальной классикой (опер XX, тем более XXI века – на перечет), они всякий раз хотят сделать на сцене нечто большее, чем очередной «парад вокала». Во всяком случае – поиграть с акцентами, подчеркнуть актуальные смыслы. Другое дело – оправданность экспериментов. Эпатаж ради эпатажа вообще оставляем «за скобками». Но когда у постановщиков ясная мысль, важна и ясность ее выражения. Может быть, именно с последним у постановщиков новой «Снегурочки» не задалось: экспериментальная сценография явно нуждается для зрителей в пояснении. Тогда открываются смыслы, подчеркнутые постановщиками. В конце концов даже Римский -Корсаков не сразу впечатлился поэтической сказкой Островского: царство берендеев показалось ему странным.
Оно именно странное и в новой постановке «Урал Оперы».
«После конфликта Ярило-солнце отвернулся от берендеев. 15 лет солнце не встает, оттого безжизненны земля и деревья, – вспоминаю, представляла свой замысел художник-постановщик Катя Никитина. – Мир всегда в предрассветном состоянии. Надежда, что солнце вот-вот встанет, но – нет. А людям важно показать Ярилу силу своей веры. И 15 лет они проводят ритуалы, связанные с Масленицей. Как бывают исторические реконструкции, так и берендеи реконструируют свою прошлую жизнь. Поэтому и высаживают цветы, чтобы воссоздать природный ход вещей. Как оно должно быть. Нам хочется, чтобы даже в театральной условности цветы выглядели именно искусственными. Поэтому используем цветы, которые, как правило, не растут в лесу, а садовые, декоративные. Берендеи высаживают цветы после Масленицы, продолжают имитировать жизнь. Снегурочка же, не владеющая этим опытом, воспринимает искусственные цветы как саму жизнь, реальную. Цветы для нее – образ идеального мира, к которому она стремится…».
Несмотря на странные деревья и не менее странные цветы, центральным элементом сценографии на протяжении всего спектакля остается камень. Капище, вокруг которого разворачиваются все жизненно важные для берендеев события. Камень – как олимп для богов и место жертвоприношения – у людей. При кажущейся новизне акцента постановщики (режиссер Антон Морозов, дирижер Павел Клиничев) «взяли» это именно у композитора: Римский-Корсаков, «прозревший», по его собственному признанию, и увидевший в конце концов красоту сказки, потянулся именно к древнему русскому обычаю и языческому пантеизму в этой истории.
Но и в языческом мире никто не отменял истории любви, понятной любому зрителю (в любых сценических интерпретациях). А любви тут много. Появление Снегурочки в мире берендеев нарушило привычный ход вещей, разбередило чувства. И тут такие «треугольники» образовались! Мизгирь – Купава – Лель – Снегурочка… Впрочем, кто хоть раз читал сказку Островского, слышал хотя бы арии-хиты из оперы Римского-Корсакова – хорошо представляет эту love story. Просто в этой сценической версии подчеркнуто: триггером конфликта становится инаковость героев. Снегурочку тянет в неведомый ей мир берендеев. Мизгирь (Максим Шлыков), увлеченный Купавой (Анна Перхурова), вдруг пленяется странной в их мире Снегурочкой.
Сильные чувства, нарушившие привычный ход вещей, неизбежно влекут за собой расплату. Сбылась мечта витальной Весны-матери: любовь торжествует в сердце Снегурочки, но приводит ее к гибели. «Люблю и таю от сладких чувств…» Правда, в финале постановщики могли быть и поизобретательней. Удивляя на протяжении всего спектакля визуальными изысками, соответствующими полуреальной-полуфантастической обстановке Берендеева царства, они предлагают тающей Снегурочке просто уйти со сцены. И если уж, на мой взгляд, за что-то пенять новой «Снегурочке», то – как раз за неровность визуальных новаций. Замечателен Мороз-отец: богатырь, витязь, истинно отечески оберегающий Снегурочку от соблазнов и опасностей мира людей. Но нелепо же, когда царь Берендей, призванный разрешить возникший конфликт и упоминающий о своем статусе и возрасте, что дают ему на то право, вместо адекватных эмоций вызывает у зрителей улыбку.
Соглашусь: это мелочи (хотя «дьявол» порой именно в них). Если вы сугубый меломан и ждете от «Снегурочки» парада вокала, то театр, по большому счету, вас не обманет. Подарит эти впечатления. Местами – сильные.
Ранее «Областная газета» писала, что в Екатеринбурге представили спектакль «Птицы белые» к 80‑летию Победы.
