Известный российский дирижер, виолончелист и педагог народный артист России Феликс Коробов открывал в июне фестиваль «Приношение Мастерам», посвященный маэстро Вольфу Усминскому, и он же завершит его в начале ноября, продирижировав мировой премьерой. Тесно связанный с Уралом (воспитанник специальной музыкальной школы-десятилетки), он — один из инициаторов и художественный руководитель этого фестиваля-приношения. Именно с ним состоялся разговор об учителях и учениках, голосе виолончели и искусстве струнного квартета, счастье и главной заповеди творца, а еще — чем невозможно поступиться в искусстве.

Традиции — не ферматы в партии Ленского, а отношение к делу

— Феликс Павлович, когда в череде многих ваших проектов, где вас видят и театралы, и меломаны, и телезрители, вы задумывали этот фестиваль, понимали же: у него должно быть свое лицо…

— Да, у каждого фестиваля должен быть свой посыл, своя публика, свое к этому отношение. Привезти звезду — не проблема. Важно — зачем, что вы хотите сказать. Например, мы с моим другом Александром Литягиным, худруком Воронежского театра оперы и балета, проводим там фестиваль, девизом которого стали слова великого художника Валерия Яковлевича Левенталя: «Всем в жизни нужно делиться, особенно друзьями». И мы, действительно, открыли наши записные книжки и посмотрели: кто может быть интересен и полезен в Воронеже именно для театра, который — основа фестиваля. За пять дней — около 30 событий. На разных площадках театра параллельно — уроки профессора Ла Скала для балетных танцовщиков, мастер-класс по актерской технике Судзуки, лекции по истории театра. Артисты не успевали перебегать с площадки на площадку. Это был взрыв для театра, для города. Открылись новые горизонты… Но это одна история.

«Приношение Мастерам» был тоже, казалось бы, делом случая, но… многие случайности закономерны. Я был на гастролях в Нижнем Тагиле, позвонил в Екатеринбург своему давнему другу Леониду Усминскому. Когда встретились — проболтали до утра. О разном. Но в том числе о великих уральцах в музыке. Было очень обидно, что святые, знаковые в профессии, в жизни Свердловска-Екатеринбурга имена Герца Давидовича Цомыка и Марка Израилевича Павермана, без которых (давайте называть вещи своими именами) не было бы многого в этом городе, не то, что отошли на второй план — их просто нет в обиходе. Это как в музее: под стеклом лежит старая фотография с подписью, но современников не цепляет, никаких ассоциаций. Тогда и возникла фраза: «Люди живут столько, сколько о них помнят». Это стало девизом нашего фестиваля.

Мы решили: об этих людях нужно говорить, чтобы их имена вернулись, вспоминались, жили. Марк Паверман — основатель Уральского филармонического оркестра, Герц Цомык — уникальный виолончелист, участник Квартета имени Мясковского — тоже, кстати, легендарного коллектива, выдающийся педагог. Два этих человека, две личности, создали вокруг себя такую ауру, что великие музыканты Советского Союза рвались сюда, в Свердловск — только чтобы с ними пообщаться, узнать их мнение: настолько авторитет их был высок и незыблем. Поскольку сами они практически не выезжали, не гастролировали, мы в Свердловске имели фантастические филармонические сезоны. Наталья Гутман с Элисо Вирсаладзе приезжали на Урал, обыгрывали здесь свои программы перед Москвой. Квартет Бородина все новые программы играл сначала тоже в Свердловске. Это был один из первых городов, куда приехал только что созданный оркестр «Виртуозы Москвы». Сюда приезжали Государственный симфонический оркестр Министерства культуры СССР с Геннадием Рождественским, выдающийся скрипач и дирижер Виктор Третьяков. Музыканты приезжали прежде всего пообщаться, а заодно — дать концерт.

Самое пошлое и самое неправильное в жизни — считать, что искусство начинается с тебя. До тебя тоже было много великого, настоящего, интересного. Это нельзя забывать. Как только посчитал, что искусство — это ты, становишься колоссом на глиняных ногах. Важны основы, традиции. А традиции — это не ферматы в партии Ленского, это отношение к делу. Как ты в искусстве живешь, что ты отдаешь ему (а не только «мне-мне-мне»). Как и чем ты, извините за пафос, жертвуешь ради искусства. Поэтому идея каждый год вспоминать о ком-то из этой великой плеяды обрела вид такого фестиваля.

— Вольф Львович Усминский тоже невероятно много сделал для Свердловска-Екатеринбурга. И продолжает делать. Каждый день. В свои 95!

— Да, его ученики играют во всех оркестрах не только России, но и мира. У него все мы учились: кто-то играл в камерном оркестре музыкальной школы-десятилетки, кто-то, как я, занимался с ним квартетом. Кроме того, он был нашим заведующим кафедрой в течение многих-многих лет. В каждом студенте, в каждом ученике, проходящем через его руки, он старался видеть только хорошее, старался реально помочь правильно выбрать путь, свою дорогу в жизни, в искусстве. Был лично заинтересован в успехе каждого. Это уникальная черта.

Фестиваль — не только музыка. Это целая серия мероприятий, мы рассказываем о герое фестиваля. Обязательно — концерт в Зале Маклецкого, с которым и для меня многое связано. С детства помню «пятачок» между училищем Чайковского и старым ТЮЗом: я практически жил на дороге между этими зданиями. Мама преподавала в Музыкальном училище имени Чайковского, руководила хором, папа — главный режиссер Свердловского ТЮЗа. Дедушек-бабушек у меня в Свердловске не было, поэтому меня перекидывали с репетиции на репетицию до школы, родители встречались ровно на полпути между ТЮЗом и училищем. Очень родные места. А этот зал, в котором мама почти 30 лет простояла у хора?! Я вот среди этих стульев играл и слушал ее репетиции, концерты. Очень благодарен директору Музыкального училища имени Чайковского за то, что основные мероприятия фестиваля проходят именно в этом родном для меня зале.

— В результате родился очень красивый проект. На концерте-открытии фестиваля в июне наблюдала потрясающе выразительную картину. Вот — Маэстро, во имя которого всё. Вот в зале вы, в чьей творческой судьбе Вольф Львович многое значит, и фотографируете квартет на сцене — ваших учеников, которых привезли из Москвы…

— … и которые в то же время являются учениками Усминского, потому что они все прошли здесь музыкальную школу-десятилетку и камерный оркестр «Лицей-камерата». Вот ради этого и фестиваль. Ради общения, ради воспоминаний. О людях, которые так много сделали для уральской столицы. Понимаете, мы перестали употреблять какие-то слова и выражения, стесняясь их пафоса. Например, про «связь поколений». Но слова не перестали быть важными… Да, в зале был Усминский (а это семья Герца Давидовича Цомыка и связь с Паверманом), его ученики, которые были нашими учителями. Были мои одноклассники, которые являются родителями моих учеников, а они выступали на сцене. Такая завязка, такая лава, из которой рождается очень много интересного. Настоящее!

Ну и, конечно, фестиваль — это общение. Знаете, великий гуманист Ландау (физик, лауреат Нобелевской премии, но назвать его только физиком — сильно преуменьшать его значение для мира; он был — тоже забытое слово — великим Гуманистом) когда-то вывел формулу человеческого счастья: «Счастье = работа + любовь + общение». Формула абсолютно работает! Если какая-то часть этого триумвирата выпадает, то полного счастья нет. Общение — не менее важная история, чем всё остальное.

Нельзя заниматься профессией, музыкой как на фабрике…

— Феликс Павлович, традиция фестиваля — мировая премьера какого-то произведения. Во имя чего вы взяли на себя и эти хлопоты, ответственность за рождение нового сочинения? И что прозвучит нынче?

— С первого «Приношения Мастерам» задумали, что будем собирать некую нашу «музыкальную библиотеку». Заказывать композиторам произведения, и чтобы премьера была на фестивале. Чтобы сочинение вошло в фестивальный эксклюзив. Интересная история была на первом фестивале. С детства помню, как Герц Давидович Цомык, когда мы были у них в гостях, сыграл одному мне «Сицилиану» Парадиз. До сих пор в ушах, в голове, в сердце «звук Цомыка» — эталонный для меня звук виолончели. Помню эту пьесу, сам когда-то играл, она записана на пластинке. Вот я и попросил моего друга, замечательного, чудесного композитора Кузьму Бодрова написать некий ее современный, переосмысленный парафраз. Не вариации, не прямое цитирование. А некое настроение этой маленькой виолончельной пьески, которая звучит-то полторы минуты, — но с точки зрения именно нашего времени, ощущение!

Получился опус на 14 минут, с солирующей виолончелью, струнным оркестром. Очень сильное, серьезное произведение. Мы играли его в Екатеринбурге и в Москве, причем исполнение там и там — это два совершенно разных произведения. Его невозможно сыграть два раза одинаково. Влияет место, воздух, дирижер, мое настроение как виолончелиста. Каждый раз — новое звучание, каждый раз — премьера. Оно уже зажило своей жизнью — например, в Воронеже, на него ставится балет. Но каждое его исполнение — это напоминание о нашем фестивале.

На втором фестивале с замечательной домристкой Екатериной Мочаловой мы сыграли специально написанный для нас Концерт Ефрема Подгайца — для домры, виолончели и струнного оркестра.

Для третьего фестиваля мировую премьеру пишет молодой московский композитор Тихон Хренников, внук легендарного Тихона Николаевича. Мы познакомились на фестивале, посвященном памяти ТОГО Тихона Хренникова. Понравилось, что и как он пишет и насколько искренне. Не скажу пока, что станет мировой премьерой, сохраним интригу до концерта, но мне кажется: будет интересно.

— А как вы инициируете рождение мировой премьеры? Заказываете жанр? Настроение? Тему?

— Обычно начинаем разговаривать с композитором и смотрим, что кому было бы интересно. Среди пожеланий иногда — состав исполнителей, иногда — ощущение и настроение, как в случае с Кузьмой Бодровым… Все конкретные нюансы невозможно проговорить. Но случайных людей на фестивале нет, мы достаточно хорошо знаем и понимаем друг друга.

— Особая часть фестиваля — мастер-классы. Какое удовольствие было наблюдать ваше общение с юными, начинающими музыкантами — легкое, без менторских поучений. Иногда — с юмором, но — по делу. Какими вы нашли нынешних учеников? Какие навыки старались передать?

— Когда-то на ТВ (улыбается) был цикл «Прожектор перестройки». На одну из передач пригласили митрополита Ювеналия, и какая-то мало внятная журналистка спрашивает: сейчас все идут креститься — это мода такая или время? На что владыка ответил: «Всякое время божье». Очень важное понимание. Во все времена были таланты и бездари, подвижники и мерзавцы. Но дети талантливы всегда. Важно дать их таланту развиться. Иногда не мешать, иногда — помочь.

Я увидел детей, которые, действительно, хотят заниматься музыкой. Получают от этого удовольствие. Радуются, когда у них вдруг получается то, что раньше не получалось. Вот сейчас девочке чуть-чуть поменял постановку виолончели (то, как она ее держит), и она вдруг заулыбалась: ой, как удобно! Мелочь, но ей стало комфортно. Рад. Вообще, очень доволен этими занятиями. Мне кажется, они обоюдополезны.

— В какой-то момент на мастер-классе вы обронили: «Как я счастлив, что вижу человека, который любит музыку». Бывает по-другому?

— Конечно. Есть люди, которые занимаются профессией как на фабрике, а есть — кто без этого не может жить. Помните легендарный совет Сомерсета Моэма молодым писателям: «Если можешь не писать — не пиши». Я видел здесь людей, которые не могут не играть. И получают удовольствие. Это счастье!

Но, да, случается иной раз и по-другому. Иногда слышишь в интервью коллег: мы люди без детства, только и делали, что занимались музыкой. А у меня детство было. Благодаря родителям, которые во мне что-то видели и многое в меня вложили — своей жизни, эмоций, примера. При этом наряду с занятиями музыкой я и в хоккей играл, и мяч во дворе гонял. Мне все было интересно. Родители никогда не гнались за моими оценками. Я не был отличником, был «хорошистом». Когда на выпуске в школе получил серебряную медаль, а не золотую, сказал: здорово — моя мама любит серебро, никогда не носит золото (смеется). И принес ей серебряную медаль.

Понимаете, нельзя быть фанатиком, зацикливаться на чем-то одном. С музыкантом, особенно — дирижером, должно быть интересно разговаривать. Выйти и махнуть палочкой направо-налево может и регулировщик. Вопрос — в том, с чего мы начали: что ты отдаешь? Чем делишься? Мы и с оркестром, музыкантами, и с публикой делимся своим сердцем. Своими эмоциями, опытом, знаниями. Все это на концерте аккумулируется и выдается в зал.

Работа публики тоже достаточно сложная: не только сидеть и получать «услуги» — это совсем другая история. Если ты приходишь на концерт, где исполнитель отдает тебе свое сердце, нужно потратить громадные человеческие усилия, чтобы принять его. Понять эмоции исполнителя, который ради тебя сегодня вышел на сцену. Знаете, как приятно было на концерте в Зале Маклецкого. После Первого квартета Чайковского, достаточно популярного, известного, дальше был Второй квартет Бартока, очень сложный. Эта музыка требует абсолютного погружения и готовности к сопереживанию, сочувствию — внутреннему эмоциональному взрыву. А мы сегодня боимся быть искренними, эмоциональными: опасно — над тобой могут посмеяться. Но я с восторгом наблюдал за уральской публикой, которая погрузилась в концерт Бартока. Сидели не шелохнувшись. И очень внимательно вслушивались в то, что идет со сцены, пытаясь пропустить через себя, понять. И овации после Бартока… намного перекрыли даже Чайковского. Вот это отношение публики, работающей умом и сердцем.

Каждый раз — премьера. Даже если в сотый раз играешь Баха

— Поскольку на фестивале вы «один в трех лицах» — художественный руководитель, дирижер, виолончелист, хочу спросить о виолончели. У каждого инструмента свой голос, а голос, как в театре, — это уже амплуа. Каким эпитетом охарактеризовали бы голос виолончели?

— На самом деле звучит не инструмент, звучит человек. И важно понимать: иногда плоский, неинтересный звук — это исполнитель такой. Неинтересный. Звучат наши эмоции, наши мысли, наши сердца. Когда говорят: «У этого инструмента человеческий голос», то человеческий голос — у исполнителя.

— Виолончели все подвластно? Или есть произведения, которые невозможно сыграть на виолончели?

— Лет 15 назад я играл в Москве премьеру совершенно замечательного композитора Валерия Арзуманова, который сейчас живет во Франции. Я еще был студентом, а он прислал мне из Парижа шесть вальсов для виолончели и фортепиано. Совершенно чудесная музыка. Но это шесть вальсов, написанных на темы… дореволюционных уличных песен. Очень важно, повторюсь, в своей профессии много знать.

Но есть, вы правы, то, что я не могу сыграть на виолончели. Принципиально. Очень часто в современной композиторской школе используются эпатажные приемы. Например, у имярек (не буду называть автора, чтоб не пиарить его) в течение получаса звучания музыки скрипка разбирается (убирается колок, обрывается струна и т. д.) Это я точно никогда не буду играть, потому что с огромным уважением отношусь к инструменту — как к живому существу. У виолончели есть свое место в доме. Для меня это член семьи.

— Выступая на открытии фестиваля, вы подчеркнули значимость такого жанра, как струнный квартет. Вспомнили, что именно Вольф Усминский преподавал вам когда-то искусство квартета. Почему оно так важно? Это первый маленький ансамбль, который создается?

— Это, скорее, итог. Квартетный жанр очень сложен, одна из высочайших степеней развития музыки. Те, кто им занимаются, — подвижники. Потому что ни в одном другом жанре не нужно так чувствовать друг друга, так долго сыгрываться, столько заниматься, как в квартете. Георгий Иванович Теря, альтист Струнного квартета имени Мясковского, профессор Уральской консерватории, говорил: «Самое сложное в квартете — встретиться». Это так. Найти единомышленников, людей, с которыми ты будешь чувствовать друг друга не разговаривая. Прямо во время исполнения считывать эмоции, настроение. От технических вещей до эмоциональных нюансов. Это серьезный душевный труд. И все приходит не сразу. Быстрой славы в квартете не заработаешь. Быстрее можно преуспеть, например, в сольных выступлениях. Сложности занятий, мышления в квартете приводят к тому, что этим жанром мало сейчас занимаются. Не так много постоянно действующих квартетов. Тем не менее какой-то прогресс в этом направлении есть.

— Несколько раз на фестивале вы упомянули «время, которое так или иначе на что-то влияет». А на качество звука? Вольф Львович, например, переживает, что сегодня у исполнителей больше желания поразить жюри, публику скоростью, темпом…

— Это было всегда. В XVIII веке, например, сетовали, что в XVII никогда так быстро не играли. Тем не менее время идет. Вы приехали на интервью на машине, записываем разговор на диктофон, а не пером. Время — инструмент усовершенствования, в том числе эстетических вещей. И это неплохо. Невозможно представить, что, когда я учился в консерватории, не было не только мобильных телефонов, но и пейджеров. У Мясковского не было даже стационарного телефона, а он написал столько симфоний — и прекрасно себя чувствовал.

Дело в самоощущении себя в профессии. Ради чего ты этим занимаешься? К сожалению, в классической музыке сейчас много от шоу. Все телевизионные конкурсы имеют свои плюсы и минусы. Плюсы — популяризация классики, что необходимо. В то же время это некий популизм, заигрывание с публикой. Очень сложно найти баланс — чем можно поступиться, чем нельзя. Я считаю, что ничем нельзя.

Не бывает двух одинаковых спектаклей. Нет двух одинаковых пьес или исполнений. В этом прелесть искусства. Еще более крамольную мысль, чем Гёте, высказал Бродский: «Мгновение, ты не столь прекрасно — сколь неповторимо». Неповторимость мгновения, сиюминутность творимого — в искусстве все происходит здесь и сейчас. Помните, в пандемию, когда все сидели по домам, ведущие театры и концертные организации мира стали открывать свои архивы. Чтобы люди могли зайти и послушать. В первую неделю Интернет взрывался: все слушали спектакли Ковент-Гарден, Метрополитен и т. д. Буквально через неделю ажиотаж утих, народ перестал заходить на эти сайты. Потому что никакая самая совершенная запись, самая невероятная трансляция не заменят ощущения сопричастности, когда ты находишься в зрительном зале и все рождается на твоих глазах. И это больше не повторить. Даже если ты в сотый раз играешь Прелюдию Баха, она каждый раз будет другой: у тебя другое настроение, другое состояние, другой воздух. Каждый раз — премьера!

Вопрос с улыбкой

— На концерте, где играли ваши ученики, публика обратила внимание: у всех музыкантов — красные носки. Что за неожиданный в классической музыке дресс-код?

— Случайно возникшая традиция. В камерном оркестре Московской консерватории кто-то когда-то забыл на концерт черные носки, а пришел в красных, сидел на первом ряду. У меня с собой были красные, я тоже надел. Теперь при абсолютной строгости платьев, фраков цветные носки — и правда, дресс-код камерного оркестра Московской консерватории. Возникла такая милая традиция. В интернете после наших концертов каждый раз обсуждается, какого цвета были носки у концертмейстера — красного или бордового. Но по этой милой традиции… мы иногда узнаем друг друга. У меня в театральном оркестре работает много выпускников камерного оркестра консерватории, которые приходят в красных носках на спектакль. Это наша… подпись.

Феликс Коробов
— Главный дирижер Московского академического музыкального театра им. К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко, художественный руководитель Камерного оркестра Московской консерватории.
— В шестилетнем возрасте начал играть на виолончели и поступил в Свердловскую специальную музыкальную школу при Уральской консерватории.
— Окончил Московскую консерваторию по специальностям «виолончель» (1996) и «оперно-симфоническое дирижирование» (2002).
— Участвовал в подготовке программ с участием Пласидо Доминго, Монсеррат Кабалье, Мстислава Ростроповича. Дирижировал концертами с участием Элисо Вирсаладзе и Хосе Куры
— С Камерным оркестром Московской консерватории участвовал в проекте телеканала «Культура» «Большая опера»

Ранее «Областная газета» писала о том, что достижения и проблемы самых демократичных музыкальных коллективов обсудили на II Духовом форумe России.